Имя Михаила Булгакова и образы его вечного романа «Мастер и Маргарита» уже больше полувека не дают покоя художникам. Харáктерные и таинственные, узнаваемые и метафизические, герои книг Булгакова настоятельно требуют визуализации – на сцене, экране, листе бумаги. Многочисленные экранизации и театральные постановки романа «Мастер и Маргарита» доказали, что дело это практически невозможное, и более того, опасное. Угодить в капканы, расставленные Булгаковым, очень легко – одно неловкое движение – и сложные, многослойные образы и персонажи сжимаются до пародии, дешевки, превращаясь в ожившие картонные фигурки. К сожалению, примеров таких достаточно. Жанр иллюстрации здесь практически бессилен; текст постоянно оказывается богаче, сложнее, интереснее часто вторичных рисунков-вклеек.  

    Роман требует если не равного уровня художественного ответа, то, во всяком случае, достаточной силы и независимости автора, способного оторваться от букв и слов. Чтобы выразить хитросплетение идей и смыслов, многогранность характеров, созданных Булгаковым, художник должен уметь… освободиться от текста. Погрузиться в него, но не раствориться, а остаться собой, чтобы соединить свое собственное, выношенное, сложное с булгаковским; чтобы увидеть себя и свой мир в его образах, его мире. И наоборот. И выплеснуть это назревшее – на лист, холст, доску, сцену, кинопленку… И именно тогда между вербальным и визуальным может состояться диалог, контакт, тогда пройдет электрический разряд. И зритель почувствует, увидит – вот он, пойманный образ, то самое ощущение, та самая неуловимая среда. С уверенностью можно сказать, что этот диалог с Булгаковым у Чаркэ Маас состоялся. Роман «Мастер и Маргарита» она прочла в 1997 году, получив книгу, выпущенную издательством Penguin Twentieth Century Classics.  в подарок от переводчиков романа на английский язык, Ричарда Певьер (Richard Pevier) и Ларисы Волохонской (Larissa Volokhonsky).

    

Непостижимо, каким образом голландка по происхождению, жившая в США, Франции и Италии, Чаркэ Маас сумела так прочувствовать, так вжиться в мир образов русского писателя. Одна из разгадок – это ее погружение в православие, знакомство и пропускание через собственные руки византийской и русской иконописной культуры, знакомство с работами русских философов и богословов начала ХХ века (Сергием Булгаковым, Николаем Бердяевым, Павлом Флоренским, Владимиром Соловьевым, Василием Розановым),  произведениями Федора Достоевского, Николая Гоголя, Анны Ахматовой, Александра Блока, Вячеслава Иванова... Эти знания, этот личный духовный опыт стали для художника благодатной почвой для понимания и собственной творческой интерпретации

теологического уровня Романа

Михаила Булгакова. Еще один ключ

 – это увлечение Чаркэ мифологией,

 историей культур и цивилизаций,

символикой; соответственно,

метафизические, фантастические

пласты «Мастера и Маргариты»

спровоцировали создание ряда

ранних работ – «Born to be bird»,

«Встреча», «Скорпион»,

 «Alga Marina» и даже целую галерею  

котов: «Кот-Бегемот»,  «Кот с настоящим

птичьим перышком в зубах», «Кот Арбуз», «Вася», «Король Котов» из серии «Золотые лица». Более поздние работы, хоть и не столь явно связаны с произведениями Булгакова, на первый взгляд, больше отталкиваясь от непосредственной реальности, окружавшей художника, но, тем не менее, удивительным образом вобрали в себя как образы романа «Мастер и Маргарита», так и в целом атмосферу булгаковских текстов.

 

    Появление работ Чаркэ Маас в стенах той самой «Нехорошей квартиры», где с 1921 по 1924 год жил Михаил Булгаков, и где, в конце концов, он поселил персонажей  своего главного закатного Романа, не случайно. Выставка эта – итог того самого длительного диалога художника с книгой, с писателем. К сожалению, доски и картоны Чаркэ достигли квартиры №50 как письмо, пущенное по морю в бутылке, уже без участия автора...

 

                                                                                    *     *     *

 

    Выставка Чаркэ Маас в Музее Булгакова отражает стремление художника создавать большие серии работ. По сути, здесь можно обнаружить целых две выставки – каждая связана с определенным циклом сюжетов, или выделена определенным жанром. Каждая, на мой взгляд, выстраивает собственную связь как с текстами Булгакова, так и с самим пространством квартиры № 50. Натюрморты, ассоциирующиеся с фактурной бытовой средой булгаковских фельетонов, представлены на «Кухне». Особенно впечатляюще выглядит серия с рыбой – конкретные, детальные поверхности скользкой, переливчатой чешуи, жабр, глаз, растворяющихся в темном фактурном фоне, в духе классического голландского натюрморта, оказываются вдруг  сущностными портретами, наполненными значением, тайной, аллюзиями. Что это – рыба как древнейший христианский символ, сошедший с фресок в катакомбах, или важная часть голландской традиционной культуры? Аппетитная селедка, увиденная глазами Шарикова, или мертвое, непознаваемое древнее существо, не моргая, глядит с холста? Кухня у Булгакова – это самое сердце коммунальной квартиры, отвратительное сгустившееся пространство, наполненное разными запахами, голосами, лицами, предметами. Подобно тому, как остановившийся взгляд вдруг концентрируется в одной точке пространства, натюрморты Чаркэ выхватывают фрагменты хаоса обыденной жизни. В них есть и обнаженное, острое переживание реальности, и медитативное погружение вглубь предметов, как в натюрмортах Моранди; и то, и другое близко взгляду Булгакова.

    Серия «Золотые лица» в Зале также амбивалентна. С одной стороны – это многослойные, потрескавшиеся древние иконы, с другой – портреты знакомых и близких художника. Доски напоминают и фаюмские портреты, и русские парсуны; с них смотрят лица вечные, глубокие, странные. Проложенная золотая фольга придает им особенное свечение и торжественность. Необычайное соединение реального, материального и духовного, надмирного, свойственное взгляду Чаркэ, предстает здесь особенно остро.

    Если захотеть, в портретах можно узнать и Воланда, и Мастера, и Маргариту, и Низу, и Левия, а можно и не узнавать – в сущности, имена здесь не имеют уже никакого значения.

 

                                                                                *     *     *

 

« - Слушай беззвучие, - говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, - слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, - тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. Я знаю, что вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи.»

 

Александра Селиванова

художник,

куратор проекта в Музее Булгакова