Лев Межберг, Художник. Каррара, Италия, 2004
Lev Meshberg, Carrara, Italy, 2004
Tjaarke, Fiesole, 2002
Чаркэ, Фьезоде, 2002
Monday, July 12, 2004
ЧАРКЭ МААС
Только что я приехал из Парижа, проводив замечательного, выдающегося живописца Мишу Рагинского. Нажав на кнопку авто-ответчика, я услышал рыдающий голос: "Люсик, Люсик, от нас ушла Чаарке". А потом еще звонок, и слово - отпевание. Я не могу поверить. Только что мы были на выставке в Болонье. Чаарке, чудо, невероятный талант, умница, красавица, тонко чувствующая музыку, свободно говорящая на многих языках, добрая, нежная и большой художник. Только что весной она защитила диплом во Флорентийской Академии Художеств. Диплом был уникальный и она получила высшую оценку.
Ее дар был от Бога, она не гналась за известностью, ее трепетные работы дышали жизнью, ее прикосновение к холсту, деревяшке, было настоящим духовным актом. Она была настоящим, прирожденным живописцем, тончайшим рисовальщиком, она стремилась к гармонии, никакого эпатажа, никакой пошлости. Ее работы жили, трепетали. Я помню, как она написала при мне портрет пожилого мужчины-итальянца, Жан Карло, с сигарой во рту. Я, гостя у них в Фьезоле, часто видел его в кафе. Добродушное, спокойное лицо, грузное тело, дрожащие , одутловатые руки, подносящие ко рту никогда не гаснувшую сигарету и такая добрая, прощальная улыбка. Как она трогательно передала на холсте этого человека, он был ее другом.
Или портрет Дмитрия Иванова,
с едва уловимыми абрисами лица. Вот стоит перед мной натюрморт
со старым увядшим гранатом ибутылкой на зеленом фоне.
Такой зеленый цвет мог родить только
выдающийся живописец. У нее была настоящая
порода в живописи, эти замесы без назойливых мазков,
были самой природой, правдой, истиной, но не самой
натуральной природы, а параллельной, настоящей, никакого
натурализма, это было глубокое сочетание божественного
дара с интеллектом, что является сущностью искусства.
Вот натюрморт, подносящий золотистую чашку, это золото шло
от русской иконы. Она была потрясающим иконописцем, и делала
это по всем технологическим правилам, вкладывая в это всю свою чистую душу. В наше время это было совершенно уникальным, как она тщательно отбирала красочные пигменты, готовила доски, левкас, стамеской выбивала плоскость для иконы. В икону она вкладывала всю свою духовность и это отдавалось зрителю, я уже не говорю о тончайшей цветовой моделировке. На наших глазах, возрождалась, давно забытая тайна гениальных русских икон.
Это делала Чаарке, молодая голландская женщина, еще девочка. Какое это было мистическое проникновение в русскую духовность. К ней потянулись молодые итальянские люди, учась у нее иконописи.
Перед моими глазами рисунки углем голубей.
Это большая серия. Каждый лист, по своему
изображает эту необыкновенно пластическую
птицу - это бесконечные пластические вариации.
Она всегда была с альбомом, ее глаза буквально
вцеплялись в объект, который она рисовала.
Она была одним из редких художников четко
ощущавшим пропорции, у нее все всегда получалось
с необыкновенным сходством , и это сходство, было образом,
сущностью изображаемого. Ее совершенно не интересовал комфорт при работе. Она часто все делала приседая и даже в неудобных положениях, материалом могли служить старенькие фанерки, досочки отжившие свой век. Мы гуляли по Фьезоле и она часто приседала, дотрагиваясь до цветка или подбирала красивый камень, она знала всех собачек и кошек, а уж про черепах, которые жили в ее дворе, она могла рассказать целый роман. Сидя на балконе и работая на шатком столике, ее всегда окружали птицы и она сама выглядела как аист. Чаарке непременно носила сиреневую шапочку облегающую ее голову, ее голубые глаза светились, и обвораживающая улыбка обволакивала доброжелательностью.
Она создала замечательный цикл портретов, никаких штампов, никакого заученного цвета, никакого телесного цвета, каждый портрет решен с цветом-образом типичным для модели. Никакой налаженной фабрики, каждое произведение написано непосредственно, работы создавались по повышенной скале, каждая была лучше предыдущей. Мы вместе смеялись, когда она рассказывала , что один профессор академии, категорически запретил студентам писать цветы. Она была склонна к идеи, что можно писать все объекты, но как писать.
Как мы вместе наслаждались цветами Джорджио Моранди в его музее в Болонье, мы внимательно рассматривали объекты Моранди и она очень тонко заметила:
" Смотри Лев, какая во общем незавидная вазочка, а как она смотрится на работе Моранди"" Она, Чаарке, необыкновенная Чаарке была в расцвете творчества. Ее родной Амстердам содержит тысячи пачкунов холстов. Голландское пластическое искусство, страны которая родила непропорционально много великих художников, находится сейчас ниже уровня моря.
Где вы, изумительные, чуткие, сострадательные Голландские глаза, неужели нельзя было позаботиться о своей дочери, о своем родном дитяти? Неужели урок Ван Гога ничему не научил?
Я пишу не воспоминания, не некролог, потому что Чаарке будет жить в своих работах, всегда, ибо художники не умирают - они только переходят из одной мастерской в другую. То что я написал это скорей "Крик" Едварда Мунка.
